Жертвам политических репрессий посвящается

Трагическая история семьи сестер Анны  Сергеевны Титаренко и Евдокии Сергеевны Яковлевой объединена общей судьбой с трагедиями сотен тысяч советских семей. Сталинские репрессии занесли их вместе с родителями в суровые северные края, лишили близких, крова над головой и честного имени. В преддверии Дня памяти жертв политических репрессий, отмечаемого в России 30 октября, Анна Сергеевна поделилась с нами историей своей семьи. Итак, 30-е годы XX века, Саратовская область, коллективизация, Ане - 4 года, Дусе - 6…

Кулаки

Семья у Ивана Аржанова, деда маленькой Ани, была по нынешним меркам очень большой - 25 человек. По крестьянской традиции ее папа Сергей Аржанов, как младший сын, должен был жить вместе с родителями. Так и устроились  - отец, мать, дед с бабкой и трое дочерей - Евдокия, Анна и Валентина. Семья была работящей, все спорилось в руках умелых работников, поэтому удалось скопить денег и почти отстроить новый дом из бруса. Не хватило только на крышу, которую до поры до времени покрыли соломой. Какова же была радость главы семейства, когда вышел закон, по которому земельные наделы стали выделять не только на сыновей, но и на дочерей. В мечтах дедушка Иван уже покрывал крышу дома железом.

И все бы хорошо, да только этим нововведением Аржановым воспользоваться так и не удалось. Разворачивающаяся в СССР коллективизация поставила жирный крест на планах. Крепкие крестьянские хозяйства были объявлены кулацкими, а значит, вражескими, и подлежали ликвидации. В 1930 году из деревень выселили 115 тысяч "кулацких" семей, в 1931 году - 266 тысяч. Всего за два года были выселены 381 тысяча семей.

Беда на двор Аржановых пришла в лице агитбригады из свеженабранных колхозников, членов Комсода - комиссии по содействию коллективизации. Забрали корову, жеребенка, овец. Больше Аржановым отдать было нечего. Но ушлые колхозники, обшарив двор, увидели соху, главную кормилицу крестьянина-землепашца, и захотели ее забрать. Сердце дедушки Ивана дрогнуло: "Не отдам соху, чем я буду землю пахать, как семью кормить?!" В следующий раз агитбригада вернулась уже для того, чтобы расправиться с непокорными. Так родители Анны Сергеевны, две ее сестры, одна из них еще грудной ребенок, бабушка с дедушкой, которым было уже под 80 лет, стали "кулаками", врагами народа, классом, который следовало "вытеснить", проще говоря, уничтожить.

Уже на перевалочном пункте, то ли под Саратовом, то ли под Аткарском, в ноги к коменданту бросилась бабушка: "Оставьте мне хоть одну девочку!",  и показала на Аню. На что комендант равнодушно ответил: "Можете хоть всех забрать, мы их не высылаем насильно, только стариков!" Но отправить престарелых немощных родителей умирать одних в безвестности каторги Сергей Аржанов не мог: "Как же так, им под 80 лет, неизвестно куда их повезут  и что с ними будет. Бросить их - преступление. Не можем мы этого сделать!"

До самого Архангельска тряслись в удушливых тесных телячьих вагонах, набитых до отказа такими же несчастными. Почти 20 дней тащился по необъятным просторам России стонущий от боли и страха эшелон. До сурового Северного края доехали не все, погибая в дороге от голода, болезней и усталости. Но Аржановым повезло, семья добралась до Архангельска без потерь.

В семейных воспоминаниях не сохранились детали этого тяжелого перехода. Чтобы понять, что им довелось пережить, обратимся к сухим фактам документа. В инструкции органам транспортного отдела ОГПУ указывается, что в эшелоне со спецпереселенцами должно было быть 44 вагона-теплушки по 40 человек для раскулаченных, 8 товарных под имущество выселяемых и 1 для конвоя, состоящего из 13 охранников. Из хозяйственной утвари в каждом вагоне  -  два ведра для кипятка, одно - под естественные нужды, три фонаря и одна печь. В случае побега конвой стрелял без предупреждения. Двери вагона открывались только во время движения, сантиметров на 20-30. Вот только непонятно, о каких вагонах для имущества шла речь, ведь с собой раскулаченным не позволялось брать ничего, кроме личных вещей.

Спецпереселенцы

В Архангельске раскулаченных поселили в церкви на берегу Северной Двины. Спали на высоких, в несколько этажей, нарах. Пищу готовили на плите, сооруженной на улице. Народу было настолько много, что для того, чтобы приготовить обед или вскипятить чай, приходилось отстаивать долгую очередь. Денег с собой всего 30 рублей, все, что осталось после строительства дома. Чтобы хоть как-то прокормить детей и бабушку, мать за небольшие деньги стирала белье. Отца и деда сразу отправили на лесосплав в Пинегу.

Вспышка эпидемии кори унесла жизни многих детей, особенно грудничков. Коснулась эта беда и семью Аржановых - малышка Валя умерла. Умерших было так много, что в деревянном сарае, куда сносили умерших, не хватало места, и детские тела складывали буквально "штабелями". Кое-как из найденных досок сколотили гробик, выкопали яму и похоронили Валю в заполненной водой могиле.

Скоро дедушку, как старого и немощного, прогнали с лесосплава, и он вернулся в Архангельск. Через какое-то время всех снова посадили в вагоны и этапировали по железной дороге в Шелексу. Снежная зима с глубокими сугробами не пощадила сестру Дусю, ножки которой были обуты только в сандалии… На станции всех больных посадили на трактор, а остальные шли до Плесецка пешком. Всю дорогу мама переживала за старшую Дусю, которая вместе с бабушкой и дедушкой шла до поселка пешком. Все спрашивала у прохожих, не видели ли они девочку со стариками, пока кто-то не рассказал ей, что встретил плачущую девочку с сильно замерзшими ногами. После этого Дуся заболела пневмонией.

Из Плесецка людей отправили в 71 поселок, до которого нужно было идти пешком 12 км. Там их и поселили. Семьи с детьми отправили в конюшню, вывели из стойл лошадей - вот тебе и "кулацкий плацкарт" на одну семью. Бездетные устроились в шалашах. Едва отдохнув, спецпереселенцы, теперь они назывались именно так, принялись в спешке строить бараки, чтобы успеть до сильных морозов.

Ссыльных было так много, что в некоторых поселках они составляли практически 100% жителей.

Нужно было срочно утепляться, зимней одежды не было. Мать продала пуховые рукавицы за 5 рублей и отправила родственникам телеграмму. Пришли посылки с зимней одеждой,  валенками, в которые была насыпана крупа - стало хоть немного легче.

Только устроились, как, не выдержав  тягот и лишений пути,  умерла бабушка. Удалось сообщить об этом на лесосплав отцу, но на похороны его не отпустили. Какой-то сердобольный старик оторвал от конюшни несколько досок и сколотил гроб. Чтобы похоронить бабушку, пришлось везти ее на волоках за озеро в другой поселок, где находилось кладбище.

Через неделю после смерти жены умер и дедушка Иван. Приступы астмы не позволяли ему лежать, а сидя он долго и тяжело кашлял, порой падая на пол. И на этот раз Сергея Аржанова не отпустили с лесосплава, и тогда он ушел на похороны самовольно. Похоронить своего отца решил рядом с матерью. Подкопал рядом с могилой землю, открыл дощечку, посмотрел на мать, поправил загнувшийся конец платка и закопал родителей вместе. За самовольный уход отец был наказан лишением недельного пайка.

Условия в бараках, сделанных наспех, не отличались даже мало-мальскими удобствами. Плотность людей, спящих на нарах, была настолько высока, что для того, чтобы перевернуться на другой бок, необходимо было повернуться всем. Земляные полы часто затапливало, в воде плавали дохлые крысы. Единственное, что было хорошего - на озере, названном в народе "вшивым", в изобилии водилась рыба, и женщины вылавливали ее юбками, словно сетями.

В голодном 33-м кто-то из родственников видимо похлопотал за них в Москве, откуда через какое-то время в 71 поселок пришли документы о том, что они могут вернуться. Радость омрачало лишь осознание того, сколько всего пережили они за эти годы, потеряли родных и близких, крышу над головой. В их новый дом к тому времени заселили детские ясли. "Где же мы будем жить? - размышлял глава семейства. -  В нашем доме ясли, это что, детей выгонять надо будет, что ли? Судиться? Мы всю свою жизнь работали, будем работать и здесь - не помрем".  Так и не вернулись домой…

Свободные

Всю оставшуюся жизнь родители Анны Сергеевны трудились непокладая рук. Пережили голодные 30-е, войну. Отца видели только в выходной день, приходил он домой затемно, когда все уже спали. За время войны Сергея Аржанова трижды вызывали в военкомат и трижды возвращали домой - стране был нужен лес, и у лесорубов была бронь.

Выросшая сестра Евдокия в 18 лет попала на Карельский фронт - тянула колючую проволоку, начиняла взрывчаткой мины. Сама Анна Сергеевна в 1944 году со школьной скамьи была отправлена в школу ФЗО. После пары недель учебы ее вместе с другими девушками отправили на пилораму в Пермилово, где они распиливали огромные тяжелые бревна.

В 1947 году после освобождения многие спецпереселенцы стали разъезжаться по родным местам. Семья Анны Сергеевны осталась в Архангельской области - продали телочку, купили в Плесецке избушку и зажили потихоньку. Вся последующая жизнь Анны Сергеевны и Евдокии Сергеевны прошла в труде и заботах, появились семьи, дети, внуки и правнуки. Многое пережито, много дум передумано, а только злости на Советскую власть у Анны Сергеевны нет - видимо, врожденные доброта и смирение не позволяют негативным чувствам взять верх.

Лилия ХЛЕБНИКОВА
В статье использованы фотографии из личного архива Титаренко Анны Сергеевны и Интернет-сайта “Виртуальный музей ГУЛАГа” (оригиналы фотографий хранятся в экспозиции Архангельского краеведческого музея и Воркутинского музейно-выставочного центра)